Письмо Н. И. Пирогова жене А. А. Пироговой
(Извлечение)
7 апреля 1855 г. Севастополь
Пишу тебе с перевязочного пункта, куда на время, а может быть, и до окончания моего срока пребывания в Севастополе, переехал на другой день Светлого Воскресенья. Настало замечательное время; на Страстной я хотел говеть, но боялся испортить постным только что оправившийся от болезни желудок. В Светлое Воскресенье был у заутрени в соборе, и во время служения уже раздавались издали сильные выстрелы; бомбы летали в город; потом опять все замолкло. Но в понедельник на Святой, 29 марта, в 5 час. утра мы были разбужены сильной канонадой, окна комнат дрожали, по стенам дома как будто сотни кузнецов стучали молотами, мы вскочили, наскоро оделись и узнали, что неприятель открыл сильную бомбардировку со всех бастионов; завязалась сильная канонада из 1500 осадных орудий, полетели бомбы и ракеты, мы побежали стремглав на перевязочный пункт, и вскоре вся огромная зала начала наполняться ранеными с ужасными ранами: оторванные руки, ноги по колена и по пояс приносились вместе с ранеными на носилках; с лишком 400 раненых нанесли нам в сутки, с лишком 30 ампутаций. С этого дня бомбардирование продолжалось днем и ночью до 6 апреля и даже сегодня еще не совсем окончилось, хотя сделалось несравненно тише. В первый день неприятель выпустил с лишком 30 000 снарядов; считают, что по сей день выпущено до 400 000. Бомбы падают где ни попало, но вообще вреда изломом бастионов сделали немного. На бастионах считают до 100 подбитых пушек из тысячи; разрушенные амбразуры исправляются ночью, но это стоит людей, и у нас считают в течение этого времени (от 28 марта до 7 апреля) до 6000 выбывших из строя. На наш перевязочный (главный) пункт, куда являются раненые с самых главных бастионов (4, 5 и 6), является до 200—400 в день. Два наших небольших пороховых погреба и один английский взлетели на воздух.
Неприятель взорвал мину перед 4-м бастионом и образовал воронку, которую и занял; но сегодня ночью наши 2 роты подползли тишком, разрушили поставленные уже около воронки туры, закидали засевших там французов камнями, выгнали их вон, взяли человек 5 в плен и ушли. Бомбардирование, очевидно, уже утихло. Чего хотел неприятель? Бог знает. Кажется, однако, надеялся более причинить нам вреда и готовился на штурм. Третьего дня ночью сильные его колонны, как говорили, до 20 000, хотели во время взрыва мины пробраться между 4 и 5 бастионами, но были встречены перекрестным картечным огнем и удрали назад. Между тем, к 10 или 12 апреля придут новые войска к нам, 2 1 /2 дивизии, и мы подкрепимся. С моря он (неприятель) выставил тоже в нашем виду 15 кораблей, которые, однако, только стоят и ничего не делают. Только с 3-го дня одна канонерская лодка, пользуясь туманом, подъезжает близко к бухте, дает несколько выстрелов из больших ланкастерских орудий и тотчас же поворачивает назад; бомбы и ядра из них падают возле нас в бухту. Говорили, что Наполеон сюда приехал и по этому случаю открыто бомбардирование; но эти слухи не подтвердились. Полагают, что бомбардировка теперь прекращается, потому что у неприятеля уже нет зарядов, которых у нас также мало, так что каждый бастион должен делать в сутки положенное число выстрелов. Бог знает, чем все это кончится. Будет ли штурм или нет, но пора бы положить один конец этой глупой осаде. На перевязочный пункт, кроме солдат, приносят и женщин и детей с оторванными членами от бомб, которые падают в Корабельную слободку, часть города, где еще, несмотря на видимую опасность, продолжают жить матросские жены и дети. Мы заняты и ночь и день, и ночью, как нарочно, еще больше, чем днем, потому что все работы, вылазки, нападения на ложементы и т.п. производятся ночью. Странно будет, если после этой усиленной бомбардировки неприятель опять смолкнет, и дела пойдут по-прежнему; но все его усилия теперь обращены, очевидно, на четвертый бастион; через этот пункт он хочет проникнуть в Севастополь. Наши все желают штурма и говорят, что это было бы для них самое лучшее. Северная сторона остается, как и прежде, для нас совершенно открыта, и цены на съестные припасы и проч. нисколько не поднялись....Погода здесь хороша, но еще не слишком. Стоят туманы; перед нашими окнами расцвела акация, но деревья распускаются несравненно медленнее, чем в С.-Петербурге: я замечаю это, смотря на их свежие листки всякий день...
Еще 5 недель, и я, если угодно будет Всевышнему, выеду из Севастополя. Надеюсь, что к тому времени что-нибудь да будет сделано либо с нашей, либо с неприятельской стороны., Теперь я живу в трех разных местах. Вещи мои лежат в сохранности в Николаевской батарее, где для меня приготовили также и один каземат, если на перевязочном пункте будет слишком опасно долее оставаться; на прежнюю мою квартиру езжу обливаться холодной морской водой и обедать, а сплю и провожу целый день и ночь на перевязочном пункте — в Дворянском собрании, паркет которого покрыт корой засохшей крови; в танцевальной зале лежат сотни] ампутированных, а на хорах и биллиарде помещены корпия и бинты. Десять врачей при мне и восемь сестер трудятся неусыпно, попеременно, день и ночь, оперируя и перевязывая раненых. Вместо танцевальной музыки раздаются в огромной зале Собрания стоны раненых...Спор из-за палестинских святынь. В 1850 г. в Палестине разгорелся спор между православным и католическим духовенством по вопросу о том, кто будет блюстителем особо чтимых храмов в Иерусалиме и Вифлееме. Палестина тогда находилась под властью Турции. Под давлением президента Франции Луи-Наполеона Бонапарта султан решил вопрос в пользу католиков. Это вызвало недовольство в Петербурге.